ты еще знаешь, что ложь, а что —правда?—спрашивала меня Хоа Хонг в редкие часы, когда мы оставались наедине.— Если уже Бинь не знает, кто мы такие на самом деле, мы-то сами должны это знать и доказывать делом, иначе со всем этим мы здесь просто погибнем». Все эти годы она энергично и умело справлялась с нашим удивительным существованием, держа в своих руках бразды правления, калькулировала и спекулировала, завязывала тайные связи, но в чем-то была беспомощна и едва ли привыкла к той двойственной жизни, которую мы вели. «Как же я тоскую о возможности снова честно жить, говорить и думать». Она взглянула на меня почти так, словно я был ей чужим, как когда-то, когда десяток лет тому назад пришел в ее цветочный магазин, качнула головой и пожаловалась, что Бинь, наша дочь, по-английски говорит лучше, чем по-вьетнамски, и посещает миссионерскую школу. «Охотнее всего я взяла бы ее и убежала отсюда, чтобы бороться вместе со своими людьми. Оружие в руках — по крайней мере точно знаешь, в кого попадешь!»